В ленинградских дворах тихо. Давно не слышно ребячьей возни, шума и криков. Дворы опустели. Кто эвакуировался ещё в начале войны, а кого уже унесла смерть. Оставшиеся невылазно сидят в своих холодных промозглых квартирах и боятся голодной смерти.
А бывает смерть понятной и справедливой?
Майя не может разобраться в этом, сколько ни думает.
Обновлённые авторы
Темы
Цитаты в тренде
В то время по ночам не было консервированной музыки, никаких наушников или «уолкменов» – даже лобовика из пластика не было от дождя. Но музыку я слышал все равно – даже если она играла в пяти милях от меня. Стоило разок услышать правильно сыгранную музыку, и можно было упаковать ее себе в мозги и носить с собой повсюду, всегда.
Хантер Стоктон Томпсон
У меня трясутся руки. Сейчас я готов убить за сигарету. Не человека, конечно же,
человека я за сигарету не убил бы. Я бы убил... ну, что-нибудь из низших растений
или плоского червя, ничего такого с развитой нервной системой... нет, если
подумать, за сигарету я мог бы убить мокрицу (многие ли мокрицы носят при себе
курево?), но это просто потому, что эти жуткие ползучие твари вызывают у меня
острое отвращение. Инес сказала как-то, что она тоже всегда топтала мокриц, а
потом вдруг...
Иэн Бэнкс
Сам Иван Грозный наградил себя и своего старшего сына царевича Ивана за участие в первом Ливонском походе 1558 года золотой цепью с золотой же медалью. Это был первый случай в истории России, когда царь из собственных рук получал награду для самого себя. Такой случай можно было бы посчитать курьезом, но ведь Иван IV официально считался первым русским царем и никакой традиции не нарушал, хотя бы потому, что ее не существовало.
Балязин Вольдемар Николаевич
Не знаю, замечено ли кем-нибудь прежде, что обособленность есть одна из важнейших черт жизни. Без покрова плоти мы умираем. Человек существует лишь постольку, поскольку он отделен от своего окружения. Черепная коробка - это как бы шлем астронавта. Снимешь ее - погибнешь. Смерть есть разоблачение, растворение. Оно и хорошо, может быть, смешаться с пейзажем, но для легкоранимого "я" это конец.
Владимир Набоков