Не накормить ребенка – это самое страшное преступление. Карается проклятием. Родовым. И ничем его не искупишь. Наверное, все это неправильно, но по-другому мы не умеем и не сможем. В каждый кусочек мяса мы вкладываем свою любовь. В каждую ложку супа – материнскую энергетику. Чтобы удержать рядом мужчину, нужно его кормить, чтобы ему было вкусно и сытно, и делать это лучше всех женщин на свете. Мама говорила, что это главный рецепт семейного счастья – уметь накрывать стол для мужа и детей. И я ей верю. Оглавление
Маша ТраубОбновлённые авторы
Темы
Цитаты в тренде
Когда мы проходили мимо маленького освещенного окна, Токк вдруг остановился. За окном сидели вокруг стола и ужинали взрослые самец и самка, видимо, супруги, и трое детенышей. Токк глубоко вздохнул и сказал:
– Ты знаешь, я сторонник сверхчеловеческих взглядов на любовь. Но когда мне приходится видеть такую вот картину, я завидую.
– Не кажется ли тебе, что в этом есть какое-то противоречие?
– Пожалуй. Ведь что ни говори, а вон та яичница на столе гораздо полезнее всякой любви.
Рюноскэ Акутагава
Он остановился на небольшом отдалении от зевак, которые глазели на ребенка, родившегося без глаз, хрупкую, костлявую девочку, которая выкрикивала что-то бессвязное, поворачивая голову навстречу гомону толпы. «ОНА МОЖЕТ ВИДЕТЬ ВНУТРЕННИМ ЗРЕНИЕМ!» — гласила табличка над ее головой. Кто-то из стоящих перед клеткой смеялся и покрикивал на девочку.
— Черт возьми, Дерхан… — Айзек покачал головой. — Посмотри, как они издеваются над несчастным созданием…
Не успел он это сказать, как одна пара с...
Чайна Мьевиль
Человек умирает и переходит из мира свободы в царство рабства. Жизнь это свобода, и потому умирание есть постепенное уничтожение свободы: сперва ослабляется сознание, затем оно меркнет; процессы жизни в организме с угасшим сознанием некоторое время еще продолжаются, - совершается кровообращение, дыхание, обмен веществ. Но это неотвратимое отступление в сторону рабства - сознание угасло, огонь свободы угас.
Василий Гроссман
Слушая отца, я и впрямь верил, что разорение близко, что вскоре мы будем побираться, что он навеки запрет дом оставит нас жить в школе, что нас сошлют в колонии и там преступный путь, на который мы, очевидно, вступили, завершится виселицей. Я лишался последнего убежища, почва уходила из–под ног. Если я просыпался ночью и не сразу различал дыхание брата на соседней кровати, я думал, что они с отцом тайно уехали в Америку, покинув меня одного. Так отцовская риторика воздействовала на меня...
Клайв Стейплз Льюис
