Остыть Цитаты (страница 8)
-
-
-
Пол вспомнил, как говорил Бернштейну, чьи дед и тетка стали жертвами геноцида, что не понимает, почему евреи остались в Германии — черт возьми, вообще в Европе, но особенно в Германии — и не уехали, пока еще не было поздно. Они, вообще-то говоря, были неглупыми людьми, многие из них когда-то на своем опыте узнали, что такое антисемитизм. Несомненно, они видели, к чему идет. Так почему же они остались?Ответ Бернштейна потряс его легкомыслием, жестокой насмешкой и неуместностью: У многих в доме...
Стивен Кинг
Я заметил: в тюремных рассказах если участвует девушка, то все слушатели, и я в том числе, остро желают, чтобы к концу рассказа она была уже не девушка. И это составляет для зэков главный интерес повествования.
Здесь есть поиск мировой справедливости, ты не находишь? Слепой должен удостоверяться у зрячих, что небо осталось голубым, а трава – зеленой. Зэк должен верить, что теоретически на свете еще остались милые живые женщины и они – отдаются счастливцам...
Александр Солженицын
Человек, который читает вслух, раскрывается весь как есть. Если он не знает того, что читает, речь его невежественна, он жалок, и это слышно. Если он не живет тем, что читает, слова остаются мертвой буквой, и это чувствуется. Если он переполняет текст самим собой, от автора ничего не остается: цирковой трюк, и все тут, и это видно. Тот, кто читает вслух, весь как на ладони перед глазами, которые слушают".
Даниэль Пеннак
Все обойдется. И верно,
все обошлось. Его домик
сгорел. Горелое место
заросло травой. На лужайке
выросла ива. На иве
поселились воробьи. Старуха
умерла. Каждый вечер
луна всходила над полем. И только вода в ручье
навсегда осталась соленой. Он уехал в горы, женился
у жены его были
пальцы тонкие как у ивы
он напился и свадьбы не помнил
плясал на крестинах сына
молился в маленькой церкви
на дворе жили лошадь и овцы
он слышал их просыпаясь
И только вода в ручье
...
Григорий Кружков
Лицо человека на носилках было белым как снег и таким же невыразительным. Все осталось на своих местах - глаза,брови, нос, рот, но они словно существовали по отдельности, были разъединены, создавая ощущение безликости; ни живости, ни характера, ни глубины увидеть на этом лице было невозможно. Все люди, все характеры, все роли, сыгранные этим человеком за его жизнь, словно покинули его в этой коме, забрав с собой каждую частичку его "я", и он остался пустым, лишенным всякого содержания.
Иэн Бэнкс
Это был великий понос! Сначала было даже смешно. Я становился как шарик после праздника. Брюхо прилипало к хребту. Я чесал спину сквозь живот.
А потом стало не до смеху. Я уже ползал в клозет.
Все пошли на дискотеку. Ха ха! Даже капитан. Осталась вахта в малом составе и я.
От меня остались только глаза и челюсти.
Мне вливали какую то мерзость, от которой понос не прошел, зато изменился цвет. Все стало каким то фиолетовым. Меня несло абстрактным экспрессионизмом!
Дмитрий Бортников
Внезапно я увидел ее смерть. Видение пришло и ушло так быстро, что я совершенно потерялся. Я вспомнил лицо Мамы, когда она чуть не умерла сразу после моего возвращения. Я вспомнил, что из-за ее лица в кровоподтеках я и выбрал эту жизнь, остался здесь в заточении этого мира, и разорвал договор со своими духами-спутниками. Перед своим рождением я пообещал сделать ее счастливой, и решил остаться, а она хочет умереть.
Бен Окри
в деревнечеловек остается с самим собой –
постепенно дымок над его трубой
поднимается ровным, густым столбом,
но – перед тем как выйти с пустым ведром,
чтобы элементарно набрать воды,
человек зажигает в деревне свет,
развешивает небо, расставляет лес,
подклеивает к небу картонные облака,
а потом устраивает метель или гром
(в зависимости от времени года) –
в сущности, этот человек с ведром
просто переходит из одного дома в другой –
и остается собой
Глеб Шульпяков
- Этот божий одуванчик по бутылке в день высасывает. А ведь ей за девяносто! У нее ничего не осталось, кроме призрачных воспоминаний о призрачной жизни, которую она оплакивает. Только в ее старой голове эта жизнь еще и существует. Сначала она жила в «Рице». Потом в «Амбассадоре». Потом в русском пансионе. Теперь вот у нас. Каждый год она продает по одному камню. Сперва это были бриллианты. Потом рубины. Потом сапфиры. С каждым годом камни становились все меньше. Сейчас их почти не осталось.
Эрих Мария Ремарк