Какать Цитаты (страница 1097)
-
-
-
*** Навылет пролетает самолёт
пустое небо. Выпавший пилот
как патефон о родине поёт
четыре километра напролёт.
А самолёт пропеллером мутит
как воду воздух. Сам себе летит
по небу мёртвых – слушая иврит –
туда, где на балконе Бог стоит.
Господь возьмёт из воздуха его,
пропеллер остановит у него:
«Все собрались, и только одного
тебя мы ждали. Тише. Ничего».
Андрей Санников
*** Идёт ли вяленая кровь
из-под надрезанной клеёнки?
Из-под ногтей у докторов
видны рентгеновские плёнки.
Под мышками висят ножи –
когда я подымаю руки
ножи летают, как стрижи,
визжа и радуясь, как суки.
О, осень, оленина слёз!
Я ел тебя в конце охоты
на фоне вянущей пехоты,
сопровождающей обоз.
Андрей Санников
Подобно тому, как гармония с извлеченной сутью стала комфортом, так и подлинность заменил имидж. Имидж — это подлинность с вырезанными кишками, сердцем и легкими. Остался манекен — с приклеенной улыбкой, с пустыми стеклянными глазами… Но если к нему приглядеться внимательно — сразу заметишь, что у него как минимум нет пупка, а глаза не моргают. Подлинными теперь кажутся грязные и глупые шуты в политике и в культуре. Мир все больше становится триединым, и наше нынешнее триединство — это имидж,...
Захар Прилепин
* * * Здравствуй, милая, это я, ничего не будет,
ничего не выйдет — у Него краплёные карты,
Он бросает мне через стол козырные буби,
Он поставил на кон мою жизнь, но не даст мне фарта. Здравствуй, милая, это я, ничего не надо,
над Москвою — дым без огня, тяжкий дух креозота,
в адский город Дит в этот час приходит прохлада,
и на мёртвых роса выпадает, как капли пота. Здравствуй, милая, я пишу безо всякой цели,
дух мой бредёт через поле после покоса,
и на меня из грозы наступают...
Мельников Дмитрий
* * *“Ты пишешь?” — Да. Точней, машу пером,
Как аспидным мужицким топором.
Удар — и, рассекая плоть стиха,
Иду до сухожилий языка,
До ноющих каналов стволовых,
Чтобы затем — из срезов и пластов
И разноцветных внутренностей слов
Собрать подобье жизни — новый стих. А на вопрос “Не тщетны ли труды?”
Отвечу: что мне до народа?
Принадлежа ему с рожденья до ухода,
Я не имею в нём нужды. Не мой народ, не женщина, не дочь —
Холодные слова меня проводят в ночь. А потому —...
Мельников Дмитрий
***Свинец, и сталь, и золото, и цвель.
Просветлевающий и волоокий Зимний.
Распутин, по весне оживший, как форель,
Целует исподволь пушок Невы интимный. Её густой, аляповатый мох,
Растущий медленно и криво,
И тёмная Нева разводит молчаливо
Две пенные волны - и так желает Бог. И всё вокруг неё пустынно и легко,
И розово зари изнеженное чрево,
И Ленинград, заснувший глубоко,
Горит, как яблоко, надкушенное Евой. И снится мне, что я погублен с ним,
Всё той же женщиной - но с именем другим.
Мельников Дмитрий
***Последний луч зари, яснея, в сердце гаснет.
Приносит день свой изумрудный свет.
Стихает дрожь души... Я знаю - счастья нет.
Но тем сильнее память счастья. Вновь осень ранняя, прелестная, как Хлоя,
Коснулась губ моих... Я вижу мир другой.
В аллеях парка - дымной, тонкой мглою
Отец, и Сын, и Дух Святой. И вижу я ещё, как мальчик под горою
Играет с аспидом... И набожная лань,
Прижавшись к телу льва, глядит в седую рань
Глазами, полным покоя.
Мельников Дмитрий
Тихонова звали "Фаза" потому что он был такой же огненно-рыжий, как один электрик, служивший в бригаде задолго до. Йонелюнаса прозвали Сабонисом еще и за высокий рост. Ухо сам обкорнал себе фамилию Карнаухов. Пидус выглядел намного старше своих лет и стал поэтому Батей (сколько капитан Мужецкий ни обзывал его "Спидусом" — не прижилось). Заплюй, когда пребывал в хорошем настроении, отзывался на кличку Заплюй. А когда в плохом — он и на Заплюсвичку не реагировал. Ну, а Седой был Седой потому...
Олег Дивов
Пламенные речи, громоздящиеся друг на друга слова, развевающиеся знамена, громоподобные песни, руки, аплодирующие в такт высоко над нашими головами. Она чувствовала, как слова начинают утрачивать свой смысл, когда их исторгает не искренняя вера, безыскусность и бурный восторг, а расчет, хитрость, стремление приспособиться. Наши слова, и не ложные даже, — иначе как все было бы просто! — только произносит их другой. Неужели это все меняет?
Криста Вольф
Успокойся. Не слушай меня. Я хотел сказать, что ревную тебя к темному, бессознательному, к тому, о чем немыслимы объяснения, о чем нельзя догадаться. Я ревную тебя к предметам твоего туалета, к каплям пота на твоей коже, к носящимся в воздухе заразным болезням, которые могут пристать к тебе и отравить твою кровь. И, как к такому заражению, я ревную тебя к Комаровскому, который отымет тебя когда-нибудь, как когда-нибудь нас разлучит твоя или моя смерть. Я знаю, тебе это должно казаться...
Борис Пастернак