Ночь Цитаты (страница 110)
-
-
-
- Эй, сынок, чего ты там делаешь?
Отжимаюсь. Латынь учу. Танцую танго.
-Ты проснулся или где?
Киваю. Громко.
-А чего телишься тогда?
Мне удалось промямлить нечто, что не только успокоило его, но и потешило: он зашаркал прочь по коридору, мерзко хихикая. Но я не смел нырнуть обратно в теплый сон, пользуясь его уходом. Меня осенило: от меня на полном серьезе ждут, что я встану, выйду в морозную ночь и буду работать!
Кен Кизи
"Встречала она и таких, кто, оказавшись не в силах противостоять одиночеству, поддался ему и погряз в нем, утратив всякую радость жизни. В большинстве своем это были люди, считавшие, что в мире нет ни славы, ни достоинства, тратившие свои дни и ночи на то, чтобы без умолку перечислять ошибки, совершенные другими. Люди, которых одиночество превратило в судей мира сего, выносивших приговоры громогласно и во всеуслышанье - лишь бы только нашелся желающий их послушать"
Пауло Коэльо
Обрати внимание на это небо, - сказал Лоренс, поглаживая ее волосы. – Мы смотрим на то же небо, которое было тысячи лет назад.
- Многие из этих звезд уже погасли, и, тем не менее, их свет еще пересекает Вселенную.
Другие звезды родились далеко, и их свет еще не доходит до нас.
- Получается, никто не знает, каково настоящее небо? – она задавала этот вопрос в их первую ночь. Но было приятно повторить такие моменты.
- Мы этого не знаем. Мы изучаем то, что видим, но не всегда то, что мы...
Пауло Коэльо
воины света стремятся, чтобы не померкло сияние в их глазах.
Они живут в мире сем, они не чуждаются других людей, они пускаются в путь без посоха и сандалий
Нередко обуревает их страх. Не всегда поступают они правильно.
Они страдают из-за пустяков, они бывают мелки и суетны, а порой считают, что не способны расти.
Нередко они убеждены, что не достойны благодати или чуда.
Не всегда уверены они в том, что же именно делают они здесь. Они проводят ночи без сна, страдая оттого, что жизнь их...
Пауло Коэльо
Мы едем сюда и будим вас в два часа ночи только затем, чтобы предоставить Темпл Дрейк отличную, справедливую, честную возможность пострадать – понимаете: просто страдание ради страдания, о котором тот русский или кто он там написал целую книгу, страдание не за что-то или во имя чего-то, а просто страдание, подобно тому, как человек бессознательно дышит не во имя чего-то, а просто дышит. Или, может, это тоже неправда, и никто больше не волнуется, не страдает во имя страдания, как и во имя...
Уильям Фолкнер
– Мне говорили, что у многих «новых русских» сейчас можно креститься в Иордане.
– Да-да... Кстати, та же самая Лена Галесник рассказывала, как довольные «религиозным обслуживанием» новые русские передают друг другу ее телефон. Иногда раздаются странные звонки среди ночи. Звонит некто с густым вальяжным баритоном:
– А-аль-лё... Это Пётр... – и выждав паузу, значительно: – Я от Павла.
Дина Рубина
Уже через час ты отчаянно орал, требуя материнскую грудь. Я распеленал тебя. Ты поджимал к животу красные скрюченные ножки, беспорядочно вздрагивал кулачками и верещал от голода. Что я мог сделать в двенадцатом часу ночи?! Магазины со спасительными молочными смесями для младенцев открывались в восемь, с голоду к этому времени ты бы, конечно, не умер, но душу из меня своим отчаянным криком к утру вытряс бы.
Дина Рубина
Эта запекшаяся вечность, где когда-то оживленно и полнокровно существовали три великих религии, замерла, умолкла, обездвижела, осиротела… Дух одной из них витал неслышно над Худерией, по ночам оплакивая давно исчезнувшие тени… Дух второй, изначально рожденной любить, закостенел и облачился в помпезные ризы, выхолостив сам себя настолько, что неоткуда ждать даже капли семени той самой первородной любви. Дух же третьей извратился и остервенел, изрыгая угрозу и рассылая посланников смерти во все...
Дина Рубина
Жерар перешел порог особого сорта безумия, и казалось, уже не способен вернуться назад. В конце концов бездомный, нищий и совершенно безумный, морозной январской ночью 1855 года он применил свой знаменитый ремешок для более определенной цели, повесившись на нем в убогом грязном переулке рядом с улицей Риволи. Ему было сорок шесть лет, и он только что был отпущен из продолжительного заключения - второго по счету - в приюте для душевнобольных.
Лэчмен Г.
