Себя Цитаты (страница 880)
-
-
-
Ее до сих пор потрясало, как он держится на людях. Он был недосягаемо молод и подтянут. Он был «ягуаром», карнавальной колесницей, самим своим ходом демонстрирующей обывателям, что среди убожества повседневной рутины время от времени являет себя мир ярче и великолепнее — мир могущественно безмятежной, самодостаточной красоты; что за серой, бледной личиной вещей существует скрытое царство богатства и легкости, царство изысканного празднества. Она следила взглядом, как его встречает метрдотель....
Майкл Каннингем
-Он уже видел меня под кайфом, - сказала Зои. - Что тут можно сказать? Я - одна из тех матерей, про которых пишут в газетах.
-По-моему, ты хорошая мать.
Он достал из бумажника косячок.
-Не знаю. Я стараюсь. Это труднее, чем мне казалось. Нет, не совсем так. Труднее в разных отношениях, которые мне и в голову не приходили. Требует...большей, чем я раньше думала, человечности. Я всегда рисовала себе четкие границы, считала, будто точно знаю, что можно говорить ребенку.
Майкл Каннингем
Она стригла меня почти сорок минут. Я ощущал исходящее от неё тепло, её лёгкий жасминовый аромат, быстрые прикосновения умелых пальцев, её дыхание. На самом деле я охотно согласился бы на то, чтобы она кружилась вокруг меня всю ночь, лишь бы не видеть своей трансформированной головы, а просто сидеть вот так, без рубашки, посреди растущей кучи срезанных волос, чувствуя на себе её потрескивающее душистое внимание.
Майкл Каннингем
Хотя я и сохраняла дистанцию, я не могла не отметить, что в Бобби есть своеобразное обаяние потерявшегося лохматого пони. У него были большие квадратные ладони и лицо, плоское и честное, как лопата. Если бы не глаза, невозможно было бы и помыслить о том, чтобы потревожить его сомнамбулическую невинность. Но глаза! Представьте себе аккуратный загородный домик с гипсовым гномом на лужайке и петуниями на подоконнике. Теперь представьте, что некто древний и безумно печальный смотрит на вас из...
Майкл Каннингем
— Самое смешное, что я собиралась от него уйти все последние тридцать лет. Я только не понимала, как и что я буду делать. Я разучилась жить одна. И потом, наш дом, тот кливлендский дом, всегда казался мне таким вечным.
А потом я думала: «Если я уйду, у меня уже никогда не будет этой кухни, этих тарелок, так удобно стоящих в угловом шкафчике, не будет этого света по утрам». Я кое-как могла представить себе вещи более общего порядка: одинокие ночи, хождение на работу. Но с чем мне...
Майкл Каннингем
Нелли всегда тождественна самой себе, всегда большая и красная, величественная и недовольная, как будто славный век благопристойности и изящества, в котором прошла вся ее жизнь, кончился - причем навсегда - минут за десять до вашего прихода. Вирджиния просто не может на нее надивиться. Как ей удается никогда не забывать свою роль, как она умудряется всякий день и час оставаться собой, и только собой?
Майкл Каннингем
Поэма, ставшая домом. И, поставив точку, он понял,
Что теперь у него есть гора,И воздух, которым можно дышать,
И собственная дорога. Он выстроил пространство, в котором
Все было на своих местах:И слова, и сосны, и облака,
И совершенная даль, прощающая несовершенство. Книга обложкой вверх пылилась у него на столе ―
И, вечно ошибающийся, он безошибочно вышел. К скале, повисшей над морем,
И, вскарабкавшись на нее, лег,С изумлением чувствуя, что он дома,
У себя дома. Уоллес Стивенс
Майкл Каннингем
Такое случилось впервые, и теперь понимаю, что, когда писал его, слова отобразили мою душу на белом. Да, потому что душа сама по себе белая и, чтобы ее увидели, должна обрести цвет. И когда видишь ее черной на белом, то узнаешь, понимаешь, смотришь на нее, словно в зеркало, и потом... и потом даришь ее.
Алессандро Д’Авения