Цитаты Улиц (страница 32)
-
-
-
Но он знал, что улица прекрасна по другим причинам. Потому что магазины и люди живут в одних и тех же зданиях. Когда есть только магазины, особенно с модными витринами, стоит ужасная вонь хладнокровного выкачивания денег. Когда одни дома, или, скорее, когда дома слишком далеко от магазинов они испускают какие-то ядовитые секреты, словно плантация или скотобойня.
Леонард Коэн
После того как я научился складывать из букв слова, я стал читать все: книги, записки, рекламные объявления, трамвайные билеты, выброшенные на помойку письма, пожелтевшие газеты, найденные под скамейкой в парке, граффити, обложки журналов, которые читали другие пассажиры автобуса. Я отлично понимал, почему Сервантес в своей жажде к чтению читал "даже обрывки бумаги, валявшиеся на улице". Это поклонение книге (на пергаменте, на бумаге или на экране) является одним из важнейших принципов...
Альберто Мангуэль
- Так что по улицам несчастным... я ходить не люблю! Потому что там много всяких людей, собак... Каких-то поражающих скрытых символов общих несчастий... или дурной знак лично на мой счет. И я все это замечаю! Все это кричит со своего места в мою сторону! - Она встает, надевает вместо тапочек туфли и говорит-говорит. - Я все это слышу, но не хочу слышать! Ощущать эту постоянную боль. И если я уж такая изначально чувствительно-врожденная, то мне лучше сидеть в теплом доме, пить чай...
Рената Литвинова
«А я сегодня ещё сильнее упала на дно, - начала она, - везде ухудшение, ухудшение, ухудшение. Все тебя отвергают. Я даже знаю признаки: собаки начинают увязываться и кусаться, дети на улице обзываются или толкают или деньги хотят от тебя, начинаешь чаще падать, спотыкаться, пользу отечеству не приносить, деньги не присоединяются к тебе, а наоборот, а если кто и любит тебя, то сам в ещё большей беде, чем ты».
(«О добре и зле»)
Рената Литвинова
Он встал. Взглянул на сервировочный столик, книги, фотографию Анны и почувствовал себя подлецом. В течение пятнадцати лет этот кабинет был для него центром мироздания и его домашним очагом; здесь истина казалась бесспорной, счастье — важным, и право быть самим собой представлялось огромной привилегией. Он не мог вообразить себя идущим по улицам с этой оставленной позади дверью, закрытой навсегда.
Симона де Бовуар
Мирей затаилась. Всю улицу Терм мы прошагали молча, она глядела себе под ноги, покусывая губу, и я в конце концов всполошилась:
- Больше не думаешь вслух?
Она повернула голову, рявкнула:
- Считаешь меня болтливой дурой?
- Да уж, потрепаться ты умеешь. Так что, когда замолкаешь...
- Мне есть, что сказать, если бы ты отвечала - хоть через раз, - я бы не онанировала!Оставалось заткнуться и запомнить урок: "Никогда больше даже не намекай, что у меня словесный понос!"Я получала подобные уроки...
Виржини Депант