Живе Цитаты (страница 150)
-
-
-
... Сотни раз я задумывался, зачем я живу, и ни разу даже не приблизился к ответу. Спросить бы у кого, более сведущего в этом деле, но никак не подберу кандидатуру... Впрочем, прожитые дни не помогают стать мудрее — только добавляют ворчливости в голос и скрипа в суставы. Из памяти стираются даже самые счастливые моменты, а если что и остается, то недоумеваешь: когда же такое было? И было ли вообще? Быть может, это просто игра уставшего от пресной жизни воображения?
Вероника Иванова
Но даже под самыми страшными пытками у живого существа всё равно остаётся выбор – жить или умирать. Скажете, выбор небогат? Но он не беднее того, что преследует нас с самого рождения. Каждую минуту мы решаем, остановиться или продолжать путь, на каждом вдохе задумываемся, стоит ли открывать грудь для нового глотка воздуха. Жизнь, смерть. Смерть, жизнь. Две стороны монеты, но сама монета, подкинутая неизвестной рукой и вернувшаяся из неведомых далей на стол бытия, вечно вращается на ребре.
Вероника Иванова
- Почему же не заслуженно! Почему же на заслуженно?.. - напал он, как петух, поворачивая к Леве голову боком - живой стороной лица. В голосе его звучала чуть ли не обида. - Я именно заслуженно пострадал... Словечко-то какое! Заслу-женно! Меня посадили за дело. Я никогда не был бездельником, не был несерьезен. Я не горжусь этим: быть всегда серьезным - пошлость. Но я был им и до сих пор остаюсь. Если бы я не был серьезен, я бы сейчас с тобой не говорил! Я бы выгнал тебя к бениной маме в шею......
Андрей Битов
Какое-то неопределенно-грустное настроение овладело мной при виде бедняка, медленно пробирающегося по улице в потертом светло-зеленом с желтым отливом сюртуке. Мне было жаль его, но особенно взволновал меня цвет его сюртука, так живо напомнивший мне мои первые ребяческие попытки в благородном искусстве живописи: этот цвет, как нарочно, представлял мое любимое сочетание красок.
Серен Обю Кьеркегор
Корнелий Непот рассказывает, как один начальник большого кавалерийского отряда, запертый неприятелем в крепости, приказывал ежедневно бить лошадей кнутом, чтобы они не захворали от продолжительной стоянки и бездействия... Я тоже теперь живу как осажденный и, чтобы не пострадать от продолжительного бездействия, плачу, плачу, пока не устану.
Серен Обю Кьеркегор
Мир, в котором мы живем, вмещает в себя еще другой мир, далекий и туманный, находящийся с первым в таком же соотношении, в каком находится с обыкновенной сценической постановкой волшебная, изображаемая иногда в театре среди этой обыкновенной и отделенная от нее тонким облаком флера. Многие люди, живущие материально в действительном мире, принадлежат, в сущности, не этому миру, а тому, другому
Серен Обю Кьеркегор
Замечательное, романтическое время, когда разбогатеть можно было так же неожиданно и легко, как подцепить триппер. Я знал людей, которые становились миллионерами за несколько месяцев, а в конце года уже беседовали о вечности с могильными червями. Главное – уметь урвать свою сосиску у рассеянного и вечно пьяного дяди Вани… Если Америка – это дядюшка Сэм, то Россия – дядя Ваня… Но украсть – только начало, надо еще уметь делиться. Так делиться, чтобы самый большой кусок сосиски доставался...
Юрий Поляков
...стал бриться, размышляя о том, что физиономия полнеющего мужчины незаметно превращается в ряшку, на которой трудно прочесть живые муки его души. Зато некто, страдающий, скажем, несварением желудка, взглянет на вас во всем ореоле духоборческой худобы, а в глазах у него будет светиться отчаяние падшего ангела. Женщинам это нравится.
Юрий Поляков
— Государство, — громко говорил он, — огромнейшее здание, но построено оно из простейших кирпичей; чем спокойнее лежит кирпич на своём месте, тем долговечней и прочней храм. По фасаду его пущены для красоты разные лепные фигуры — писатели, учёные, артисты и разные иные фокусники, — но не они основа, нет, основа — это мы, простые кирпичи. Чем ниже положен кирпич, тем большая тяжесть на нём, но, [выполняя] свою роль, — он не чувствует тяжести, он гордится ею, он — скажу, наконец, мою мысль до...
Максим Горький
В таком ракурсе Уинстон видел вместо его глаз пустые блики света, отраженного очками. Жутковато делалось, от того, что в хлеставшем изо рта потоке звуков невозможно было поймать ни одного слова. (...)
Глядя на хлопавшее ртом безглазое лицо Уинстон испытывал странное чувство, что перед ним не живой человек, а манекен. Не в человеческом мозгу рождалась эта речь — в гортани. Извержение состояло из слов, но не было речью в подлинном смысле: это был шум производимый в бессознательном состоянии,...
Джордж Оруэлл