Цитаты Про Людей (страница 763)
-
-
-
Началось немецкое вторжение в Польшу, люди повсюду собирались послушать новости. Мюнхен штрассе, как любая другая главная улица в Германии, от войны ожила. Запах, голос. Карточки ввели за несколько дней до того – надпись на стене, – а теперь об этом сообщили официально.
Англия и Франция объявили Германии войну. Если сказать словами Ганса Хубермана:Пошла потеха.
Маркус Зусак
Тут никто не хотел задерживаться, но почти все останавливались и озирались. Улица — как длинная переломленная рука, на ней — несколько домов с рваными стеклами и контужеными стенами. На дверях нарисованы звезды Давида. Дома эти — будто какие-то прокаженные. По самой меньшей мере — гноящиеся болячки на израненной немецкой земле.
- Шиллер-штрассе, — сказал Руди. — Улица желтых звезд.
Вдалеке по улице брели какие-то прохожие. Из-за мороси они казались призраками. Не люди, а кляксы, топчущиеся...
Маркус Зусак
уверен, вам встречались такие люди – он умел всегда сливаться с фоном, даже когда стоял первым в очереди. Всегда был вон там. Не видный. Не важный и не особенно ценный.
Как вы можете представить, самым огорчительным в такой наружности было ее полное, скажем так, несоответствие. Несомненно, в Гансе Хубермане имелась ценность, и для Лизель Мемингер это не прошло незамеченным. (Человеческое дитя иногда гораздо проницательнее до одури занудных взрослых.) Лизель обнаружила это сразу.
Как он...
Маркус Зусак
Когда-нибудь вы умрете.
Ни капли не кривлю душой: я стараюсь подходить к этой теме легко, хотя большинство людей отказывается мне верить, сколько бы я ни возмущался. Прошу вас, поверьте. Я еще как умею быть легким. Умею быть дружелюбным. Доброжелательным. Душевным. И это на одну букву Д. Вот только не просите меня быть милым. Это не ко мне.
Маркус Зусак
Дорога была холодная и прямая. В скором времени появились солдаты с евреями.
В тени дерева Лизель смотрела на друга. Как все изменилось — от фруктового вора до подателя хлеба. Светлые волосы Руди хотя и темнели, но были как свеча. Лизель слышала, как у него самого урчит в животе, — и он раздавал хлеб людям.
Это Германия?
Фашистская Германия?
Маркус Зусак
— У меня с тех пор, знаете ли, одна категория. И знаете ли какая?
— Какая?
— Категория льда...
— То есть как это?
— Категория льда - это льды тех мест; их я, знаете ли, ношу в своем сердце; это они меня отделяют от всех; лед я ношу с собою; да, да, да: лед меня отделяет; отделяет, во-первых, как нелегального человека, проживающего по фальшивому паспорту; во-вторых, в этом льду впервые созрело во мне то особое ощущение: будто даже когда я на людях, я закинут в неизмеримость...
Андрей Белый
…что-то милое, бывшее, стародавнее, что все люди забыли, но что никого не забыло и стоит при дверях – что-то такое вдруг встало между взглядами их; это не было в них; и возникло – не в них; но стояло – меж ними: будто ветром весенним овеяло. Пусть простит мне читатель: сущность этого взгляда выражу я банальнейшим словом: любовь.
Андрей Белый
