При Цитаты (страница 68)
-
-
-
Оказалось, что быть одному и быть независимым – это уже не его желание, не его цель, а его жребий, его участь, что волшебное желание задумано и отмене не подлежит, что он ничего уже не поправит, как бы ни простирал руки в тоске, как бы ни выражал свою добрую волю и готовность к общению и единению: теперь его оставили одного. При этом он вовсе не вызывал ненависти и не был противен людям. Напротив, у него было очень много друзей. Многим он нравился.
Герман Гессе
Нет реальности, кроме той, которую мы носим в себе. Большинство людей потому и живут такой нереальной жизнью, что они принимают за реальность внешние картины, а собственному внутреннему миру не дают и слова сказать. При этом можно быть счастливым. Но если ты знаешь другое, у тебя уже нет выбора, ты уже не можешь идти путем большинства.
Герман Гессе
А я думал, когда человек теряет все дорогое, остается при этом жив и болящая душа бодрствует – не знак ли это, что смысл жизни не может быть ограниченным, не должен суживаться исключительно на ком-то или на чем-то, даже наидрагоценнейшем, а может быть только включительным – бесконечным?..
Владимир Леви
Эта его восприимчивость, впечатлительность – конечно, сущее бедствие. В его-то возрасте перепады настроения, как у мальчишки какого-нибудь или даже скорей у девчонки; без всяких причин день – прекрасно, день – скверно; он просто счастлив, когда встретит хорошенькую мордашку, и положительно убит при виде страшилища.
Вирджиния Вулф
— Какой микрочип можно сделать в уркаганате под шансон? Тут можно качественно производить только один продукт – воцерковленных говнометариев. Еще можно трупным газом торговать. Или распилить трубу и продать за Великую Стену.
– Какую трубу? – спросил приезжий.
– Легенда такая есть. При первых Просрах одного рыжего вертухая поставили на газ. А он в первый год распилил все старые трубопроводы и продал в царство Шэнь на металл.
– А маниту украл?
– Зачем украл. Пустил себе на бонус. За...
Виктор Пелевин
Говорить, что луна уже много веков летит по какой-то дикой траектории, можно упорно и аргументированно, и ссылки на ее страшную, мертвую историю будут как нельзя более уместны. Но при негласном запрете на упоминание других небесных тел, нарративу всегда будет не хватать некой завершенности — во всяком случае, в отслеживании причинно следственных связей…
Виктор Пелевин
— А это прочти, *** с бровями и Солженицына! — вставляла молодым голосом мать.
Так я впервые услышал матерное слово, которое благополучные дети перестроечной поры обычно узнавали от хихикающих соседей по детсадовской спальне. Каждый раз при прослушивании мама поясняла, что мат в этом контексте оправдан художественной необходимостью. Слово "***" было для меня даже загадочнее слова «контекст» — за всем этим угадывался таинственный и грозный мир взрослых, по направлению к которому я дрейфовал...
Виктор Пелевин