Тысяча Цитаты (страница 19)
Дерево, которое было хорошим деревом и вело чистую, честную и гладкоствольную жизнь, может рассчитывать на жизнь после смерти. Прожив поистине зеленую жизнь, в конце концов оно перевоплотится в пять тысяч рулонов туалетной бумаги (основной догмат первой древесной религии Плоского мира).
Терри Пратчетт
«Ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам… » Девятнадцать столетий минуло с тех пор, как наш Господь произнес эти слова, и ни одно из этих столетий не прошло без войн, болезней, голода и землетрясений. Могущественные империи обращались в прах, болезни уносили половину человечества, тысячи людей погибали, в катаклизмах природы — от наводнений, пожаров и ураганов. Это происходило снова и снова в течение девятнадцати столетий, но ни разу...
Олдос Хаксли
В эту самую минуту, — продолжал он, — во всех концах света происходят самые ужасающие вещи. Людей пытают, рубят, потрошат, калечат, их мертвые тела разлагаются, а глаза гниют. Вопли ужаса и боли уносятся в воздух со скоростью тысяча сто футов в секунду. Через три секунды полета они становятся совершенно неслышными. Все это огорчительные факты. Но из-за этого наслаждаемся ли мы жизнью хоть чуточку меньше? Совершенно определенно — нет. Мы испытываем сочувствие, несомненно, мы представляем...
Олдос Хаксли
В конце концов, все религии по сути метафоры: Господь – это мечта, надежда, женщина, насмешник, отец, город, дом с тысячью комнат, часовщик, оставивший в пустыне бесценный хронометр, некто, кто вас любит, даже, быть может – вопреки всем доказательствам, – небожитель, чья единственная забота сделать так, чтобы ваша футбольная команда, армия, бизнес или брак преуспели, процветали и взяли вверх над л
Нил Гейман
Значит, если при простом чувстве, слабом, слишком слабом перед страстью, любовь ставит вас в такое отношение к человеку, что вы говорите: «Лучше умереть, чем быть причиною мученья для него», если простое чувство так говорит, что же скажет страсть, которая в тысячу раз сильнее?
Николай Гаврилович Чернышевский
Я лежал на спине возле живой изгороди. В небе сиял молодой месяц, напоминавший мне тысячи самых разных вещей: кусочек лимонной кожуры — хищный плавник посреди царственной заводи небесного свода — завиток золотого руна — серп жнеца — опущенный золотой лук в руке лучника — туфельку из литого золота — позолоченный рог в постели у девицы — язык — заточенный тростник — небесный клык — черпак — младенца колыбель — он прямо надо мной, но до него не дотянуться. Никоим образом. Во веки веков. Так что...
Ник Кейв
Когда мы обратим наш внутренний взгляд на свое сердце, мы увидим его таким, какое оно в данный момент. Когда же посмотрим в нашу душу, она окажется такой, какой была много тысяч лет назад, а не такой, какая она сейчас, потому что именно столько нужно нашему взгляду, чтобы добраться до души и рассмотреть ее.
Милорад Павич
— Знаю, оборвать чью-либо жизнь — всегда убийство. С тех пор как я побывал на войне, мне даже муху убивать неприятно. И всё-таки телятина сегодня вечером показалась мне особенно вкусной, хотя телёнка убили ради того, чтобы мы его ели. Всё это старые парадоксы и беспомощные умозаключения. Жизнь — чудо, даже в телёнке, даже в мухе. Особенно в мухе, этой акробатке с её тысячами глаз.
Эрих Мария Ремарк
— А ты – там, наверху, — сказал он, рассмеявшись, и обращаясь к освещенному окну и не замечая, что смеется. – Ты, маленький огонек, фата-моргана, лицо, обретшее надо мной такую странную власть; ты, повстречавшаяся мне на планете, где существуют сотни тысяч других, лучших, более прекрасных, умных, добрых, верных, рассудительных… Ты, подкинутая мне судьбой однажды ночью, бездумная и властная любовь, ворвавшаяся в мою жизнь, во сне заползшая мне под кожу; ты, не знающая обо мне почти ничего,...
Эрих Мария Ремарк