Цитаты Здесь (страница 105)
-
-
-
МОРТЕН:
Вы барышня и смотрите на все с сугубо личной
точки зрения. Вы знакомы с каким-то дворянином и объявляете: да он же превосходный человек! Но для того, чтобы осуждать их всех вкупе, не надо знать ни одного! Поймите, что здесь дело в принципе, в социальном устройстве... Как? Кому-то достаточно родиться на свет, чтобы уже стать избранным, почитаемым, иметь право с презрением смотреть на нас, грешных,
ибо все наши заслуги не возведут нас на его высоту!
Томас Манн
– ... Но ведь это же отчаянное озорство! Почему они такие отчаянные, можешь ты мне объяснить?
Иоахим искал слов для ответа.
– Господи! – ответил он наконец, – но ведь они же совершенно свободны! Я хочу сказать, все они молоды, время не имеет для них никакого значения, и потом они же могут умереть. Зачем же им тогда напускать на себя серьезность? Я иногда думаю: болезнь и смерть – это дело несерьезное, своего рода тунеядство, серьезна, собственно говоря, только жизнь там внизу. Я думаю, ты...
Томас Манн
из всех видов распущенности распущенность языка мне всегда внушала наибольшее отвращение, так как она не оправдана никакою страстью. Когда человек острит и сквернословит, кажется, что речь идет о чем то пустом, комическом, тогда как на самом деле мы здесь касаемся важнейшего таинства природы, и говорить о нем наглым, пошлым тоном – значит предавать это таинство глумлению черни.
Томас Манн
Лучше у нас не болеть, все равно никто не обратит внимания. Это давнишняя теория, напоследок и ты с ней столкнешься. Когда я приехал, здесь была одна дама, она целую неделю хваталась за ухо и жаловалась на боль; наконец Беренс посмотрел ей ухо. "Можете совершенно не беспокоиться, — сказал он, — это не туберкулез". На том дело и кончилось.
Томас Манн
Те немногие из моих знакомых, кто читает много и кого я подробно выспрашивал о масштабах их чтения, изумили меня своими ответами. От двадцати до тридцати тысяч книг - вот средний показатель для культурного человека в наше время. Что касается меня, я сомневаюсь, что прочел больше пяти тысяч, хотя ошибиться здесь несложно. Когда я смотрю на свой постоянно растущий список, то прихожу в ужас при мысли, как много времени было очевидным образом потеряно зря за чтением большей части из этих книг.
Генри Миллер
- Да, американский ребенок - это маленький варвар. В Европе ребенок знает свое место. А здесь он правит.
Увы, все это слишком походило на правду. И все же... Он лишь забывал добавить то, что знает каждый образованный европеец и о чем он сам слишком хорошо знал и в чем многажды признавался, - что в Европе, особенно в его Европе, ребенок становится взрослым задолго до того, как вырастет, что он вышколен до маразма, что он получает образование не только "варварское", но еще и жестокое,...
Генри Миллер
Только беда с волшебством в том, что оно почти ни в чем не помогает. Когда дела плохи, мало проку с того, что ты замечаешь эльфов на свалке и ворон, которые умеют превращаться в девчонок и обратно. Нужного волшебства вечно не оказывается под рукой. Три желания, джинны в бутылках, семимильные сапоги, плащи-невидимки и прочее остаются в сказках, а здесь, в большом мире, нам приходится изворачиваться как умеем, своими силами.
Чарльз де Линт
*Каждое произведение искусства - это акт веры,
иначе незачем было и стараться.
Это словно послание в бутылке или крик в темноте.
Оно передает слова автора:
"Я здесь, я верю, что ты где-то есть, и в случае необходимости
когда-нибудь отзавешься,
даже если этого не произойдет при моей жизни.*
Чарльз де Линт
Черные, сонные дни, белые, бессонные ночи. Уходили, пропадали люди. Уходили и не возвращались вещи. И те и другие не заменялись, и обнажалась жизнь, голая и безобразная. С письменного стола первой ушла чернильница. Как Соня Мармеладова, завернулась в драдедамовый платок, пошла на базар и продалась для поддержания существования близких: лампы, линейки, марочницы и меня. Потом ушли и другие. Осталось пустое сукно с начертанными пылью воспоминаниями о том, что когда-то здесь было. ("Тихий спутник")
Тэффи
В представлении любящего — не замечали ли вы этого? — у любимого есть всегда свой метафизический возраст. Какой-нибудь запечатленный сердцем момент живет в нем вечно. Так, помню я, одна любящая жена, которую муж ожидал в ресторане, спросила у швейцара:
— Не проходил ли здесь сейчас худенький брюнет с черными усиками?
— Нет, — отвечал швейцар. — Старичок один толстенький сейчас пришел — лысый и бритый. Да вот он сидит.
Она обернулась и узнала своего мужа…"Мать"
Тэффи